Стремительно умирать в угнетенной последовательности. Снова прикрывать глаза от притворного головокружения. Чувство притягивающего к смерти голода. Впалые ребра изогнутые в одну тонкую дугу. Тонкие запястья сложенные вместе в деловитой позиции. Прогнутая спина с вздернутым вверх позвоночником. Шея с проступающем на ней следом удушья, кривая параллельная линия, из которой на черный галстук неторопливо капает кровь. Левой рукой оттягиваешь галстук, для такого расслабленного эффекта. Проводишь ногтем по порезу с долей задумчивости. От глаз падает перегарный осадок. Наклоняешь голову на бок. Смакуя боль, растягивая ее. Можно ли любить боль? Нет можно просто смирится с этим чувством, и оно будет означать лишь абстрактное понятие того что ты вроде как еще жив. Снова аккуратная педантичность все рассчитано до предельных шагов. До каждого такого поворота событий. Так легко просчитать все вперед. Свои собственные действия становятся просто не логичными до самой высокой меры. В них даже кажется и ума то нет, простые действия. Зловещее спокойствие и все так же нервозная улыбка трясет губы в разные стороны. Такое любопытство, тень интереса которая быстро померкла. Просто остаточная доля предсказуемости. Нет удивления. И ты лишь склонил голову еще на градус ниже. Тонкие палки меры треснули. Бархатным шепотом они щелкнули в противоположную сторону. Один глаз стал неровно подрагивать, все это искривление смешалось с широкой улыбкой. И ты рассмеялся. Так невыносимо обычно для сумасшедшего. И снова наклоняешься вперед, словно насмехаясь проводишь в себе тонкую параллель, подобно наматывая бусинки на тонкую белую веревочку. Упираешься в землю локтями, скрестив тонкие пальцы вместе и уперев на них подбородок продолжаешь свое миловидное изучение. На еле -еле видные черты свастики на его грудной клетке и выдаешь паскудный смешок. На грани полушепота который замолкает, глухое хихиканье. Издевка в таком спокойном исполнение что даже не верится, что это имеет будущее. У каждой частицы тебя нет будущего, нет прошлого, только середина это сейчас и никогда. Течение времени так банальны что кажется подобно их можно просто забыть в своих голосовых связках. Так пусть пульс дверного проема бьется на губах. Не сводишь своих стеклянных глаз с нашей прелести. Все разбито, все выбрали свои роли, все забрали свои реплики, все выбрали хозяев. И тебе это сейчас показалось чем -то действительно нелепым. Волк. Твой хвост медленно повиливает, чуть касаясь сырой земли. Твоя ранее запачканная шерсть стала снова яркой. И ты как истинный арлекин улыбался шире. Приятно осознавать что ты снова той неведомой гаммы. Приятно ощущать что на губах застыла соленая волна крови. Хотя если разобраться то это еще одна пустышка, то же битой стекло о которое режут вены. Творение которое кажется прошло свой путь зря, только ради того что бы видеть как в глазах создателя мелькает лукавая полоска. Видеть что ему весело, и принимать все это за забаву. И что сказать особого выбора тут не дано. И остается только улыбаться просто так без причины, без мыслей. И тогда стоит проверить не потерял ли ты ощущение боли. Если да, то можно с иронией заметить как не совершено было твое создание. Если боль есть забава. То сейчас она подходит к концу.  Стеклянные глаза и ты весело хихикаешь. Чуть глухо подобно мелкому намеку на  рычание. Такие симфонические нотки которые слились в одну неподражаемую мелодию которая колола слух. Обжигающее ощущение от стекла. Какие у тебя все таки жуткие глаза, по неестественному чуть блестят.  Это подобно дулу пистолета, обжигающе холодное, запредельное, подобно в любой момент может щелкнуть триггер у твоего  виска. Дразнящая агония с отработанной педантичностью. И ты облизываешь губы. Снова мелькает красный цвет. Эта черная полоска с застывшей кровью становится чуть более обыденной для тебя. Ты подобно играл с этими его осязательными чувствами. Занятие, которое тратит общее время на ту липовую боль. Не меняешь позы которая не внушает особого опасения. Такое ребячество. Морда разглаживается в обычной линии, глаза снова в равновесие ничего не дает сбоя, внешне идеальное качество как всегда, коричневая морда снова теряет каждую трещину, каждую царапину, каждую вмятину, даже от улыбки нет намека на складки, жуткое кукольное лицо. Может темный цвет еще помогает скрыть былую часть усталости, может круги под глазами замазали что -то более угнетенное от чужого взора. Делаешь спокойное движение. Щелчок. Как всегда странно улыбаешься. Такие простые вещи, но такие ненормальные в чем -то может и не правильные. Но кто будет разбираться в их правильности? Никто. Не надо никому. И тебе уж точно. По горлу прошел вкус табака. Веки чуть опускаются. Миг когда ничтожные минуты стали умирать в часы. Все протекало. Все утекало с кровью. Когда стоишь на такой вот шаткой грани, ты точно знаешь что упадешь. Точно знаешь что умрешь. Но почему -то кажется что ты можешь потерпеть еще. От чего -то все сдавливается в душной надежде на то что миг продлится еще столетья. Пока ты не сойдешь с ума и не станет совершено все равно. Сходят с ума по разному, упиваются они этим или страдают, дело сугубо каждого. Но как понять что ты сумасшедший, когда мозг самозабвенен и он не позволит допустить такой мысли о безумие. Сейчас похоже это стало модой. Но ведь они не знают сумасшествия как такового, в нем нет ничего хорошего. Только мыслительный процесс который не знает что он уже в тупике. Который не может разглядеть в черной стене свою пущею смерть. Когда рушился твой разум, нет скорее разум того ребенка. Тебе было все равно. И ему тоже. Не жаль разрушать то что состроили другие, зато как жаль то свои замки, и когда рушишь их сам ничего нет, то ли опустошение, то ли просто безумие. Да скорее всего одно из этого, а может и все сразу. Может это одно и тоже. Две крайности и нет середины. А ее никогда нет. Чтобы не было все это бредовый поворот не туда. А безумие не украшает жизнь. Психозы коверкают качество внутри. Порой это проявляется не так как все привыкли. И признаться в каждом сейчас втором безумие можно просто с закрытыми глазами все угадать, все предсказать. И если разобраться то такие вещи есть те же серые будни. Что творит больной разум? Если он гениален, то великие вещи. Если он просто безумен, то ничего путного. Ты слыхал тут про революционеров. И ты признаться был не удивлен. Но с другой стороны. Что они изменят? Ничего. У них тот же строй. Им кажется что он иной, им кажется что все поменяется такие наивные как дети в песочнице. Так пусть играются в ней. В своем песочке. Пусть строят куличики из песка. Но не надо лезть за пределы своих грез, их там ожидает суровый мир, и серьезность тут ничего не сделает. Да и простота тоже. Когда воспринимаешь все как игру или просто как безвольную затею, ничего не меняется, и это не совсем истинный лик всего окружающего. Слово игра стало тебя раздражать, оно такое прилизанное что тебе хотелось просто подавить рвоту. Ты бы поболтал с этим «лидером» чтобы он интересно тебе сказал? Ты бы позабавился. Это ведь так смешно слушать бессмыслицу. Делать бессмыслицу. А что лучше вообще ничего не делать? Подобно ничего и не происходит. Не лучше, не хуже, это вообще ничего, ровным счетом это можно не учитывать это такая распространенная «политика», мол одиночки свободны, никто не свободен, никто не знает про какую свободу кричит. И тебя со смеху кривило. Такие низкие игры. А идея та в чем? В коммунизме? В равноправие? Видать «лидер» умный наплел им бог весть что и они по глупости поверили и последовали. Ведь достаточно просто сказать и все будет сделано. Если слова ваш ветер, тогда что вы там все и всегда на него опираетесь. Смешно. Нет скорее просто тошно. Как много лицемерия. Если разобраться то нынешние «последователи нацизма», или как их любят называть «приверженцы Гитлера», мало что понимают в этой системе. Ты видел их, одним словом мусор. Они просто не знаю что делают, что говорят, так просто приняли сторону и ничего не знают. И толку ноль. Бесполезные твари. Тебя тошнило от них. Они просто опозорили всю идею. Ты же был всегда идейным, тебя пытали ты всегда был верен. Никак. А эти, не достойные, хуже евреев ей богу. И самое главное тебя всегда поражало что евреи считают себя бедными да несчастными. Сидели бы в своем Израиле, и все было бы обычно. Кто их просил все загаживать своей расой? И здесь же все помешаны на боге, причем везде он разный. Интересно как же так вышло? И главное каждый считает что бог именно такой. Все трактовали его по своему. А ты скажешь нет бога. Не было. И хрен с ним. Ты никогда в него не верил, что еще это верить в божество еврея. Это унизительно. Пусть говорят что хотят, но мать его еврейка, сам он родился там где были евреи и сам же выглядел как они. Гадкое убожество. Самое что интересное принес ненужную жертву тупым людям которые глотали его кровь. Он забрал с собой их грехи? Бред конечно. Но если и так, то он освободил их только на то поколение. Следующие в пролете. Да и признаться до ужаса надоели эти поцефисты, хиппи, верующее, революционеры все они ходят по кругу. Их жизнь, их идеи, их идеалы, их мысли все один круг. И все ничто. Кому это нужно? Ничего не изменится. Тебя это просто выводило из себя. Тебя волновало то что некоторые из них были нормальными или более менее и тратили свою жизнь, кровь, на этот утопичный бред. Утопия и есть бред, каждая мысль утопия то есть бред. В основе всего лежит банальность и бессмыслица. Гробить себя ради своей бессмыслицы тот же бред. А самое то главное какие там «страсти» накипают. Сериал е мое. Твои брови сошлись в какой -то хмурости. Твои глаза по прежнему застыли на безмятежном дереве. Хотя ты смотрел сквозь него. Подобно он был просто стеклом и ты не был заинтересован в свое самого стекла. Твои глаза скользнули по небу, и ты как -то угнетено вздохнул. И тут опять смехота. Каждый день обещаешь бросить курить, не выходит, привычка. Даешь косую усмешку и простодушный взгляд как всегда. Можно было подумать что шут -маньяк стал добрым клоуном с цирковой арены. Но в это раз не трюк. Ты не был таким дешевым. Как все прочие дурные. Проводишь ногтем по кисти подобно на ней чего не достает. Задумчиво всматриваешься в свастику на своем плече. И ничего не происходит. Подобно так и надо. Ты кажется хотел молчать... Но... Потом не торопливо произносишь, подобно это был опыт, с тоном когда врачи говорят с больными  - Если любишь боль, тогда ты вероятно не знаешь что есть истинная боль.
Кривая усмешка. И снова смотришь на не живой объект. Темно -серый цвет для других же просто красный. И ты не чуть не содрогался ты мог так долго. Ты мог так всегда. Стекло не знает эмоций.

Отредактировано Taylor Keel (2009-12-05 00:15:44)

Безумие ушло. Осталось только чувство обыденности. Ты знал что она так сделает. Это предсказуемо. И ты легко хмыкнул. Не удивила. Разве можно понять тебя до самого конца? Как бы банален ты не был по основанию? Нет все равно не выйдет. Ты ребенок, ты пустое, а может и слишком полное. И самое что главное все подобно ему старались проделать тот же трюк, делая тебе больно? Нет не чуть. Тут не было боли. Просто пустой путь нервов к восстановлению. Возможно многие подобно ему пытались забрать что -то себе. Но они так ошибочны. Что даже смешно, ты не их игрушка. Нет не чуть как бы ты себя не вел, чтобы не говорил это не так. Как происходит игра? Самое главное знать за что дергать. Да и опять тут нескладно выходить так как и короли и пешки в конце падают в одну и ту же коробку. И ты улыбнулся вяло. Ибо вся пасть болела, но все таки улыбка снова сияла на губах. Это было как всегда просто. Никто не понял ничего до конца. А ты пусть и оставил за собой лишь кровь, тем не менее ты был там. Да и на самом деле тебя все это жутко угнетало. Ты устал. Надоело. Все скука. Ты пытался подбодрить, а что сделал она? Пыталась убить, сожрать как тех тварей. И ты знал это. И ты всегда смеялся над ней в глубине сознания, над ее идеей. Ты лишь нахально улыбнулся ее так называемому «сожалению», где оно ее сожаление? И толку от него? Если он так пуст как считает у него ничего не может быть. Ничего. И ты снова насмехаешься.
Ты сидел спокойно. С обычным выражением на лице. Почти без улыбки. Ты не растягивал губы в ней. Не надо сейчас. Ты просто сидел и смотрел как ветер покачивает цветы. Мелкая природная гармония. Закрыть уши и слушать тишину. Пусть капает кровь. Опять ее пролили. Опять старались причинить боль. Вот так банально оказалось желание брата. Уничтожить – его собственное вожделение от страданий и ты бы тоже может принял в этом участие ты любил боль, ты любил кровь ведь она соленая. И все. Развалины былых мечтаний. Но тебя это забавляло не долго. Совсем нет. В отличии от нее для тебя это шутка, игра. Не смысл жизни. Он у тебя то ли более бредовый, то ли более утопичный. Ты посвятил всю жизнь фюреру и нацизму. Ты продал им все что мог. И каждая клетка тела не имела господина. Не смотря на это. Ты бы отдал себя, да не чего было отдавать. Ничего нет. Смыкаешь веки. На уме одна усталость.
Она забрала что -то из тебя. Как смешно. Спасти решила спасатель. И твоя губа спокойно дернулась в ухмылке. Словно до нее это никто не делал, вот так и вышло все растащили. Хотел забрать его, забрал. Ты отдал. Не важно. Тебе без разницы. И пожалуй сейчас то высшее создание, твой этот обожаемый, был для тебя шутом. Как и все другие. Ты сам то кто? Ты клоун. Ты ниже этого, но разве можно спасти жизнь тебе? Нет. Опять не так поняли. Снова послали на фиг в ад. Пусть. Ты только может станешь еще холоднее. Смешно. Опять одна забава. Их игры. Их куклы. Их вечный театр. И ты стал ощущать отвращение к этому. Нет надоело. Все глупо.
Сидишь. Все спокойно. И знаешь что арлекин, тут есть своя изюминка. Тебя обокрали. А ты даже не рыпаешься.  Возможно в отличии от них ты знаешь что это глупо. И снова тебе стало так плевать. Бездушно плевать. Ах, да теперь ты совсем бездушен. И так смешно.
- забери с собой в эдем, милая.
Без разницы. Ты куришь.

Треск под льдом и кубики складывают дилеммы существуемых фантазий, может быть из них бы следовало вывести новую теорему жизненной целостности. Ты кратко поглядываешь на нее с застывшим красноречием твоей мимики. Ты хмыкнешь мягкой тряской, каково бы не было твое предпочтение оно ничего из этого не изменит, разве что застынет пепловое старое потрясение. Стремишься сделать шаг чтобы примерзнуть к асфальтным протокам в твоих антителах. Зажимаешь глаза, изводя голос в твоей голове в скатывающийся снеговой смех, он опоясывает твое дыхание и делает из него витамины в таблетках, ты ищешь что -либо имеющее связь с какой -то иронией жестокой вечности. Ты вздыхаешь приподнято в этом глухом стуке твоего часового полномочия. Крестик и нолик на твоем запястье очерчивают свой круговой поворотный дефект. Ты просматриваешь каверзное отношение к стойкости туши от дождя, кажется она сама этот дождь, и пушистым мехом нервы опять щелкнули. Хранились бы дети в этой красной вареной законченности, мало ли какие удовольствия проходят в головах когда они часть земли с сырой похвалой небес. Отдадут ли они тебе свою порочную славу в обмен на мучения  в пальцах и ты бы поиграл с их черепами построил бы из них бутылочную коллекцию, не бьющиеся стекло теряет формалиновый запал. Бьющийся в полете как вороны над островами могил, ты падаешь вниз и перья которые падают с телами, ты хохочешь, потому что слезы с истерикой в их предпочтение капают на пол звенящим заводом.
- а падший ангел нас к себе пустит, люцифер.
Ты произносишь слова угасающее в мотыльковом простом сияние. Ты прикрываешь глаза сильнее, не видя и не слыша как происходит твое собственное обострение боли. Любоваться палочками в тонких и стройных руках, ты забыл такой отредактированный сон и там звенят солдатские ботинки, топор и топоры ласкают чью -то кожу, измотанное насилие делает ее похожей на пропал. Синяки прибавляют ненависти в этой сложенной забаве, улыбка дергается в неустойчивой материи, губы рвутся на куски и оказывается это было зеркалом что висело над стружками по ведрам. Сонливое растерзание пушок которые ведут следующий расстрел. Потрепанное тело уже приклоняет твою слабость, ты истратил почти все силы на такое пустое изложение своего умысла, но раз так, значит пока ты можешь стоять на лапах, ты пошатнулся когда она приземлилась напротив, словно таки в игривой форме тошноты. Ты улыбаешься сконфужено, нет в этой улыбки никакой намеченной цели. Удачливо не так ли, ты имеешь всего на всего пару проблем с образованием лишь для того что бы познавать новые вещи в мирном окружение такие как представления нынешних существ как чего -то другого и потустороннего. Ты увесисто переминаешься с лапы на лапу, как побитая шавка держа свой смех вместо скулежа. Известный факт что ты стал похож на что -то потухшее крайне давно запирая этот пункт за острый укор на предприимчивую цепь за стаканом на полке. Прижимаясь к подоконнику ты бы сквозь хихиканье шептал «будь лишь тем что я хочу», ты прижимаешь улыбку к стеклу подобно она могла остаться на нем на те времена пока твоего равновесия на это хватило.
- мне позволено знать прозвище великой?

Этом моя бессмыслица истязания. А мне тогда решили что ты будешь белым, я не испытываю ничего к этому цвету, любовь к снегу и зиме я привлек в твое тело с ожесточением своего довольного продукта. Ты был изначально серым, помнишь, и я помню, я просто так же указала на твою пустоту. Я люблю такие бесплотные стены о которые ты сползаешь задыхаясь кровью. Мне пришла тогда мысль о болезни и черной крови, это просто твое смертное приготовление. Мне захотелось чтобы пустота жрала тебя изнутри в прямом смысле истребляя клетки и заражая все тело, и ты стал истощенным и полумертвым, сейчас привычная тема, но будь уверен я доведу тебя до конца, ты будешь падать с закрытыми глазами. Бред был бы иметь тебя в виде совсем безразличным ко всему или чтобы ты не притворялся что это не так, и я решил принять во внимание тот факт что у тебя есть сердце, маленькое и черное, на самом деле звучит это ничтожно, и ты был таким обладателем, как многие, я имел в памяти с детства песню «little black heart», ты родился из нее, самое первое твое рассуждение и изучение мира произошло с этой песней. Я разрешил многим пытаться плюнуть тебе в сердце и заточить мозги, не вышло, я просто знаю что в глубине тебе правда плевать на все что есть, даже пожалуй и на нацизм, я сделал это твоей святыней, сделал тебе фюрера, ты имеешь слепую преданность смешанную все таки с горькой правдой. Но как и  обещал «ты хочешь чтобы я врал тебе до самого конца» и ты это делаешь, ты будешь с каждым немного разыгрывая сценарий и удовлетворяя чужое самолюбие, не иначе, когда они умрут ты забудешь и споешь им сладкий реквием поцеловав их в лобик. Если они не раньше загребут тебя растаскивая на гнилые куски. Ты ведь не такой каким играешь, ты не ребенок и далеко не так наивен, но я оставлю эту часть невинности за тобой, она есть, доля доверия лишь к своему образу. Он уже скорее всего никого не обманет, но стоит продолжать говорить так и делать так, пока есть время чтобы вести игры в двойном умножение. Ты умрешь в понедельник, по тому что мне это нравится так нравится, я тоже хочу как -нибудь увидеть эту смерть в понедельник. Но строгости не хватало и я дал тебе галстук тогда, черный похоронный, он был частью твоей серьезности. Но ты не любишь когда тебя заставляют быть серьезным. Мы говорим скорее о тебе чем обо мне, ведь видит тот кто видит это, я могу врать или просто шептать этот бред в приступе скуки.
- девочка, ты меня сводишь с ума.
Так и есть скорее всего. Мне захотелось чтобы ты видел в Аду те вещи которые завораживают и пугают, то что есть в тебе. Твой возраст, не имеет особых причин, ты не мудрый, а факт преувеличения возраста в основном новый пункт того что есть что -то особенное, в тебе нет. Ты чуждо стар и выражаешь желание вернутся в детство, я не разделяю его, ты толпа, ты яркая искра, но неизбежная провокация сезона мыслей. Что есть в моих сообщениях, твои мысли, мое мировоззрение, мне так не кажется. Я слушал мнение от того кого мне хотелось об этом спросить и он сказал что обо мне ничего в этом непонятно, я рад, лучше так, подобно кого -то интересует что я думаю и что ты есть. Одержимый, ты, а я так же одержим. Это скорее страшно чем более приятно, а одержим я лишь тем что не чем не одержим. Вот оно каверзное правдовиденье. Итак дорогой друг у тебя галлюцинации и ты сейчас их признаешь правдой, я пишу тебе первое и последнее письмо и ты запрешь его в той же черной комнате где лежит он и он знает правду о тебе, обо мне, потому его стоит боятся. Кукушки играют твоими костями. А я сегодня пойду и сделаю все как всегда. может я завтра буду стоять на лестничной клетке и меня будет волновать факт чтобы меня не поймали. Ты пока кури, я знаю ты не можешь отучится. Ты жаждешь чужие юные тела и умы, так как твоя старость рассыпает тебя в куски воска, ты таешь, ты смотришь стеклянно, ты умер с рождения, когда первые порывы снега Ада прошлись по губам раскаленным ступором. Мы с тобой любим холод, и я хочу его больше. А ты привык к нему. Ты улыбаешься широко, а значит в этот момент ты пожалуй волен делать так как хочешь, пока я решаю это за тебя, пока я описываю как растягиваются твои губы и пока я представляю как ты куришь. А ты моргаешь голубыми глазами лестно и кокетливо как девка, просто от такого наклона моей психики чтобы ты местами был нелепым или слишком странно относящимся к таким вещам как пол и возраст. Я ненавижу когда меня кто -то касается и ты не можешь этого терпеть. А ведь все так блажено то вышло, я не имею идеалов, кроме того чтобы говорить о них. Составные образы. Как и ты. Я не долго думая закончу твои радостные всплески когда у меня не станет на это настроения, а пока дыши так глубоко как сможешь. Тейлор. Или для Тейлора.» Проникаешь веками в эти строки, в замешательстве и смехе. Психозы и радость треплют твою грудную клетку. Поглаживаешь грязь что покоится в твоих пальцах, на несколько ваших с ней общих минут. А мысли были спутаны. Когда -либо мог кто -то не мечтать быть посторонним? Ты вздыхаешь горько, улыбка что сотрясается вздохом формалина. Ты не способен на спокойствие сейчас пока это маленькое смущение есть в этих картах. Ты не умел гадать, но потоки воздуха и ветра заставили тебя чуть пошатнутся. Она. Девочка из карточного домика что стоит на луне и там есть мостик с рекой и ты знал этого не бывает в природной части пульса ключей. Пока что оставив себя на потерянном расстояние от завершения таких проступков. Ты забываешь все прочее. Имя что ты пробовал на вкус не соленей кислоты. Из глаз не вытаскивается стекловидное выражение.
- Тейлор, Тейлор Кеель.
Покончено с прощанием.

Глаза как два значка перекрытого потока селекций. Губы расточительно заглохшие в промежуточной улыбке. Ну же дорогой друг, отведи по картам в статический домик что держится на расплытых масках клоунского спектакля. Пробегая по паркетным кровавым синицам, чьи перья окрасили все вокруг таким блеклым тоном урбанизации. Перешагивая по молитвам из мозговых лодочек теряешь осязаемое требование оставаться по возможности в порядке. Кашель сбивается в мелодичное пространство вокруг рта. Линейка без номеров подставок для карандашей. Ступеньки идет по зябким одиночествам. Такое красивое и стройное создание как деревянный воздух, как моложе, чем сама старость. Лесные проходы, с затычкой темноты. Холодное вложение по телу на выход по ярусам окровавленного носа. Побитое тело, кто бы принял синяки под шерстью за пятна от недавней краски здравомыслия. Болтается галстук в разные стороны, указывая ложные облака прилипшие к нему. Дыхание сбито помехой на радио в пальцах. Пробегает дрожь. Смотреть в одно и тоже более не возможно, оно уже потеряло цвет, его ступни стали корнями потухших деревьев. А на том же место и то же самое вырезано, такое расточительно понятное некому уму что трется о костлявый смысл.  Прошло уже столько поздно времени. Кажется не возможно уже быть тут сейчас, прошедшее колотит по голове с садистским интересом вызывая кровотечение в органике. Пустое звучное соприкосновение вечера с опухшими глазами. И сереющее небо пришло попрощаться с этими глазами что уже почти не видят световых оттенков, только украденное цветное сообщение.
- это привычка никотина, девочка моя.
Лезвия царапают кожу, лопнула дуга что держала в усердной оболочке болезненное умение хранить молчание. Не надо больше молить о происходящем у самих себя, такое простодушное решение которое похоже не имеет даже начала. Листья прыгают под ногами, превращаясь в свой отобранный угнетенный прах, они могут улететь на луга, ты не можешь там утопать среди желтых и сухих колосьев. Выгибая спинную артерию на свои глаза чтобы еще улавливать теневое сочетание. Гнет своих костей перемешанных с местным кривым соображением что все еще может стать более убого чем есть. Твои побитые остатки живого на тебе, уже еле издают глотки боли, журча кровавым потертым опытом, терпеть любую боль. Подгибаются лапы, и они могут произойти и разрастись в свечки на гробу, выглядит заманчивым устроем. Считалочка по стальным блескам ножниц. Раз они вставлены в рот, упираясь в кончики губ каждая свои исчерпывающим стуком. Два, первые порезы расширяются по губам, делая вечное смеющиеся лицо ребенка которого переехал поезд когда он лег на рельсы. Три улыбка с кровью, страшная сказка на ночное телевизионное время когда кровать уже становится гробом, ведь сегодня кого -то удушать подушкой, слушая сухой звук из -под нее пока последние эмоции не оставят бледное лицо. Кончено. Четыре. Просто воспоминание и его фрагмент на твоем черепе с тыльной стороны ума. Он эмоционально теряет эмоции. Стук. Уши прилипли к ветру, позволяя ему трепать их как ниточки на исцарапанной стольной поверхности. Устав гласил что каждый обреченный на казнь счастлив когда ему приходится видеть его оружие убийства, каждый второй закрывает глаза и каждый третий орет о помилование. Жалкое следствие и оно не правдиво, ты только что это выдумал. Смотришь вверх и нет света, его не будет, лампа погасла, пробки выбило и стекла разрезали твое лицо в зеркальный тряпочный карнавал. Звенят бубенцы на чужой могиле, их ласкает трава, а ты шатаешься устало и весело в то же время своей переживаемой мысленной смерти. Ты еще умираешь там внутри. Пока что мозг оставляет тело на совсем надо отрезать себе кусок от носа чтобы еще принять его за камушек на дне ручья картинок и лиц. Карточки ты делал бы их с развратным безлюбием, ты не мог так долго вырезать чужие пальцы по формам и делать из них приправу в шоколад. Ты хотел покормить родителей их же детьми заложенными в суп по разным частям их тел, и везде бы они были ядовиты, надкусывая плоть своего ребенка что прорастает в этой кулинарной насмешке. Ты бы сыграл это со всем великолепием изображать невинность даже тогда когда все предвзято очевидно. Опустошенные глаза и тряска тел в параличе что прерван рыданием и криком разрывающим их горло. А ты был сел на краешек стула подперев пальцами подбородок и задумчиво их разглядывая. Как же такие миловидные твари съели своих детей с такой жадностью, а теперь поняв что же им принесло такое наслаждение убиваются. Ты улыбался удручено, нет не понимаешь ты этой идеалогии. По мере стихания стекающих слез, что стали пластмассой ненавистной ностальгии на их выражениях они бы хотели порвать тебя в клочья, если бы на то хватило сил, но они слабы, они в ужасе. Ты улыбаешься учтиво поворачивая голову на бок и спрашивая «что -то не так?» Маленькое осознание что треплет их умы, доля удовольствия от происходящего чтобы убить в себе все сразу. Кончина.  Психиатры что говорят ложным тоном успокоения, после того как накачают таблетками с тошнотворной завистью к безумию или слишком умному подходу. Они говорят. Не вспомнив что же именно хотели донести до ободранного фантазийного фанатика. И тогда буйное русло гибнет и становится смирено в провале. Он тянет свои очки на нос, презрительно фыркая. О добрый доктор скажите что все знаете и что все вроде как отлично ибо таблетки тают в желудке и просачиваются в мозг делая его еще более не полноценным. Вот радость. А когда придет время, ты свяжешь его, заклеив ему рот скотчем, пожалуй ты возьмешь черный, это чудный цвет. И он будет орать в свой новый кляп. И теперь доктор ты. Ты так же наденешь очки, взяв блокнотик и ручку, увесистое изображение реальности. Пока он будет орать в свою затычку, у тебя есть время утешительно говорить всякий бред который хотелось ему сказать, улыбаясь ласково словно все уже позади. Такая странная улыбка. Ты имел ее, но твоя ли она была. И тогда стоит сказать ему диагноз, «знаете доктор, а ведь вы чертовски больны, вы еще больше больны чем был болен я, тогда из этого следует что вы по утверждению гуманны. Так и я буду гуманен, я просто разрежу вас сделав из вашей кожи страницы для записной книжки новых врачей.» Проходит может несколько минут пока он устрашающе испуганный смотрит в стеклянные глаза не видя в них даже безумия. Это привычка никотина. И тогда можно взять красиво разложенные инструменты и начать с проводов через его основания. Легкая боль и ваш гуманизм в переделе. Когда закроется больница, мало кто станет говорить о том докторе снова, его кожа заделанная под заменитель все еще обтягивает страницы тех журналов что они ведут по каким -то бессмысленным причинам, и они смотря на него ничего не ощущают, их память умрет ровно так же как они урвали свой кусок гуманизма.  И фрагмент доброго доктора в придачу, чьи мозг и сердце лежат в формалине на витрине кукольного магазина. Бережно выводя все это в себе, переживая это все, ты не мог сказать чтобы не хотел этого в реальности. Это было реально. Для тебя все это реально. И ты улыбался как тогда успокоительно словно внушая себе свои собственные беспределы. Как бы не хотелось жертвы тоже трагические особи, что ранее могли охотится на тебя. Если бы довелось что руки засохшее с продолговатыми и костлявыми пальцами черного цвета, превратились в эти самые когти что драли твое лицо и вцепились во все тело своим липким прикосновением, ты бы рассмеялся, это не твой Ад, это не твое и ты бы не мог им отдаться с полна. Твое тело принадлежит тем корням, тому дереву что питается кровью. Веселая нота сарказма. Функции перемены с песней которая прорывает твои мысли, превращая их в бредовый слог. И ты поешь медленно, каким -то детским и ангельским голосом, где же его шипящее острое имя, где то что есть у него, где эта хриплая линия. Удушье…
- не уходите, побудьте еще немного времени рядом с фантазиями больного, совсем чуть -чуть.

Сочетание состояния с безграмотной походкой, все что есть сегодняшней удел. Лапы тянут все дальше и дальше, легкая боль утихает так же резко как и начинается. Медлительное строение твоего сочувствия ко всему ничтожному, снова дало крепкую трещину по швам. Колкие правды и засахаренные ложные поводы, одна чашка чая. Пусто утыкая нос в землю. Втягивая ноздрями пыльные запахи. Глаза бездумно смотрят вперед с каким -то еле видным жадных холодом. Делаешь еще пару усилий, снова идешь. Угловатые кончики губ играют свой безучастный треугольник на губах с вечными веселыми звуками которые не имеют белого шума. Критичные выражения смотрящие на тебя со стороны, короткие гудки телефонных проводов в барабанных перепонках. Что -то вспоминается по ходу твоего хождения, это нечто странное. То что имело такой слишком прекрасный осадок тьмы и страха. Мягкие щекотливые краски серых и черных тонов. Угнетающий английским шармом всякую сказку. Стекловидные очи напряжено ловили строки шумных дождей. Каждая капля по телу удар по мозгам с новой силой, они растекались по линиям, огибали впалые бока и просачивались по нарисованным с четким натурализмом ребрам. Тень своей тени, прозрачная и невесомая. А самое главное без света она не может существовать, она стала углубляться в льстивый мрак. Пропадая без остатка на следующею наркозную процедуру. Потерянные смысловые галлюцинации, проплаканные дневники и исписанные почерком ручки. Гром из раската простого голоса радио. Дороги в списках колес. Тени, деревья, лес, солнце, луна все преобразованное под опьянение. Нет не каких контуров. Все утопает в сонной тьме, проникая в самые глубокие точки превращая все в перевернутые знаки вопроса.
- это всего только мимолетное ведение.
Бархатное ощущение того что лапы уходят в морской песок. Ветер который вырывает из царства теней только на случае своего присутствия. Темные небесный породы, верхушки деревьев завлекающее клонятся в бок. Вода черная как смола тянет вниз подобно у тебя на шее камень. Снова дороги расстилаются перед глазами, давая пустую наводку на бесконечность этого пути. Шаг. Еще шаг в пустоту. Все рассыпается по кончикам пальцев, горло пытается проглотить свинцовые песни. Сеть краев мостовых по обочинам суицидальных наклонностей. Глаза меняют градус, беря чуть выше, временное затишье и картина уплывает снова, превращая все в один безвольный сон. Где все бесплотно серого цвета. Такого красивого черноватого тона.
- давай уйдем.